1967. Июль-август
Тарковский в роли белогвардейца

В 1966 году Александр Гордон, одногруппник Тарковского по ВГИКу, соавтор и сорежиссер его студенческих работ, муж его сестры Марины запустился на студии «Молдова-фильм» со вторым полнометражным фильмом «Сергей Лазо»: «Сергей Лазо, молдаванин по национальности и дворянин по происхождению, участник и герой Гражданской войны, молодой командующий Красной армии, в двадцать семь лет был сожжен японцами в паровозной топке. <…> Была надежда, что <…> фильм о Сергее Лазо будет новым словом в каноническом жанре»1.

Тарковский на съемках. Из архива редакции журнала “Искусство кино”.

Сценарий фильма написал Георге Маларчук, с которым Гордон работал на своем предыдущем фильме, и в феврале 1967 года начались съемки: «Весной я позвонил Андрею и рассказал о своих делах, о трудностях со сценарием. Я видел, что Георге Маларчук исчерпал свои возможности, а я ничем не мог ему помочь. Особенно меня не устраивал финал. Андрей ответил: “Вези отснятый материал в Москву, посмотрим, может быть, чем-то и помогу”. <…> Материал оценил как средний, а сценарий как «нечто ужасное», это было его любимое выражение. <…> Посоветовал доснять некоторые сцены, например, ту, где Лазо, рискуя жизнью, спасает зерно из горящего склада. Еще порекомендовал подробнее снять эпизод “Поезд повешенных”, основанный на подлинном факте времен Гражданской войны, убеждал не бояться будущих упреков в жестокости и натурализме»2.

В это время Тарковский был занят внесением очередных поправок в «Андрея Рублева» (в том числе в связи с «жестокостью» и «натурализмом»), поэтому больше ничем помочь не мог. Но в июле того же года он вместе с Гордоном вылетел в Кишинев. После знакомства со сценаристом картины Маларчуком («к моему ужасу, друзья знакомились трое суток и выпили девятнадцать бутылок коньяка» — вспоминал Гордон3), Тарковский получил «неограниченную доверенность» на все возможные переделки сценария и принялся за работу.

«Довольно скоро Андрей принес несколько листков печатного текста, озаглавленных “Финал. Гибель Лазо”. Я прочел сцену. Острое ощущение радости и одновременно невезения пронзило меня. Какая пропасть, какая глубина разделяет старый сценарий, по которому я уже почти снял фильм, и эту блестяще придуманную и написанную сцену. <…> Ведь это совсем другой фильм, другая интонация. Сцена была длинна, но хороша. Вместо всем известной исторической информации здесь виден острейший поединок двух противников — Сергея Лазо и японского генерала Янагаки. Кроме того, в сцене появились два новых эпизодических персонажа — атаман Бочкарев и казак из его отряда. Их присутствие придало всему действию дополнительный объем, ведь короля играет свита. Сергей Лазо в таком окружении выглядел еще более убедительным и высоконравственным героем»4.

Гордон не сразу понял, что Тарковский написал роль для себя:

«Где можно срочно найти актера? Все театры разъехались на летние гастроли или ушли в отпуск. Говорю Андрею, что могут быть проблемы. Он меня спрашивает:
— Какие проблемы?
— С атаманом Бочкаревым. Где я сейчас возьму такого, — читаю с листа: — “Иронически улыбающийся и неврастеничный”…
— …А-а-а… “молодой человек с полковничьими погонами?”
— Да, — читаю, — “с погонами, к тому же щеголеватый, с худощавым и порочным лицом”.
— С каким лицом?
— “Порочным!”
— Еще раз прочти!
— “По-роч-ным”, — читаю по слогам. — “Порочным лицом”!
Он смотрит на меня бесстрастным взглядом. Я наконец догадываюсь.
— Ты что, для себя эту роль написал?
— Да, если ты не возражаешь»5.

Гордон знал, что Тарковский любил сниматься, но в его фильмографии до этого было лишь несколько мимолетных появлений на экране: помимо студенческих картин, эпизод в сцене с картошкой в «Мне двадцать лет» Марлена Хуциева: «В своем “Ивановом детстве” он тоже не утерпел и снялся в маленькой роли солдата, всего в одном кадре — в траншее под бомбежкой, в каске, с перевязанным пальцем»6.

На съемках написанной им сцены Тарковский потеснил Гордона: «Мы обговорили с оператором кадр, провели репетицию. Я дал команду: “Мотор! Начали!”, и мы сняли первый дубль. Поправки к следующим дублям давал Андрей. Воздух съемочной площадки наполнился “весельем и отвагой” Тарковского. <…> Андрей, видимо, соскучившись по любимому делу, не замечал, что ставит меня в глазах группы, с которой я снял уже почти весь фильм, в довольно странное положение. Но, зная Андрея, зная его безоглядную увлеченность делом, я дал ему возможность похозяйничать на площадке. <…> И вот он появился на площадке в полковничьей форме атамана Бочкарева, перепоясанный ремнями и вооруженный пистолетом. Военная форма ладно сидела на его фигуре, на изящных сапогах малиновым звоном звенели шпоры. Был свой шарм в его вихляющейся походке. И шарм в ухмылкеКомментарий Д.А. Салынского. После очередного дубля, лукаво поглядывая на меня, будто спрашивая или, наоборот, не спрашивая моего разрешения, Андрей о чем-то шептался, сговаривался с оператором Вадимом Яковлевым. Я видел его поднятую с пистолетом руку, азартное лицо, слышал его громкий и четкий голос… <…> Из пожарных шлангов идет дождь, под дождем в западне мечется на лошади Лазо — Адомайтис, в кадр входит полковник Бочкарев — Тарковский, стреляет еще и еще. Так мы сняли несколько дублей и разных вариантов этой сцены. Был какой-то особый подъем в работе киногруппы и полный восторг собравшихся зрителей. В конце съемки мокрый Андрей сказал мне на ухо: “Извини, я тут раскомандовался” — и обнял меня»7.

Гордон вместе с монтажером Еленой Япринцевой начал складывать материал фильма в эпизоды, но спустя несколько дней в монтажной внезапно появился Тарковский «и попросил, чтобы принесли еще один стул. Объявил, что будет монтировать фильм в качестве монтажера и сегодня подписал договор на монтаж <…> Мне сказал, что хочет остаться и подзаработать немного, Ермаш довел его до полного безденежья. <…> Пока мы с оператором Вадимом Яковлевым доснимали последние кадры, Тарковский делал соединения между новеллами, подкладывал музыку, получилось очень выразительно. Время до сдачи фильма катастрофически таяло, и дальше работа шла на параллелях: я занимался озвучанием, Андрей монтировал. И за счет большого его опыта и таланта материал фильма стал меняться в лучшую сторону. Андрей отлично чувствовал ритм: одни сцены у нас удлинялись, другие сокращались»8.

Особенно хорошо получилась заключительная новелла фильма, дописанная Тарковским и смонтированная не без влияния одного из его любимых режиссеров: «Недавно я пересмотрел “Семь самураев” Акиры Куросавы и убедился: образцом для монтажа финальной сцены “Сергея Лазо” Андрею послужил этот фильм Куросавы, где в сцене обороны деревни крестьяне расправлялись с всадниками, оказавшимися в ловушке. Была ли то сознательная или “украденная” цитата, но сцена получилась очень эмоциональная. Лазо тоже попал в ловушку в замкнутом пространстве двора. Впечатление усилено шумом дождя, топотом людей, скоком копыт, выстрелами и прочими шумами. Герой сражен, упал с лошади на мокрую землю, его волокут к паровозу головой назад, как перевернутого Христа. Этих кадров волочения Лазо — “Христа” в финале было много. Я сказал Андрею: многовато. Он ответил: в самый раз, если есть жертвы, то есть и мучения. <…> Я предвидел, что в таком виде она ни за что не будет принята. <…> Будут говорить: это слишком жестоко, человеческая психика вынести этого не сможет. <…> Но главное, скажут, что это не Лазо, не о нем речь, а о самом Тарковском, о его мучениях в системе советского кинематографа.

И ведь при сдаче фильма именно так и поняли. Они же были неглупые»9.

Киновед Ольга Суркова так вспоминает об оригинальном монтаже фильма: «Когда мне удалось посмотреть в Госкино первый вариант “Сергея Лазо”, то финал картины, исполненный подлинной трагедийной мощи, что называется “с головой” выдавал почерк Маэстро. <…> Под музыку Вагнера Сергея Лазо в мучительно длинном кадре волокли по грязи к той самой паровозной топке, где ему предстояло сгореть. Волокли его за ноги, но в кадре оставался только крупный план его лица, головы, просчитывающей каждую лужу и каждую колдобину последнего пути — вот так, “мордой об землю”, оказывалась для него выстрадана воспринятая им Идея. А чем невыносимее по длительности тянулся кадр, тем более мощно и горделиво звучал последний аккорд его жизни. <…> Но… Цензором было безошибочно точно указано сократить именно этот кульминационный план, сразу выводивший картину на совершенно другой эстетический уровень. Обвинение этому кадру было сформулировано чиновниками по известной статье: натурализм. С поправкой: “совершенно непонятно, почему это героя нашей революции нужно тащить по грязи? Что это значит?”.

Звучит сегодня анекдотично, но в стенах Госкино вызрела еще одна очень «серьезная» догадка: играя в “Сергее Лазо” белогвардейца-садистика, стреляя в борца за народное счастье, Тарковский, оказывается, “продемонстрировал свою собственную белогвардейскую сущность”»10.

Тогдашний заведующий отделом культуры ЦК КПСС и будущий председатель Госкино Филипп Ермаш говорил Александру Гордону: «Я не понимаю Андрюшу. <…> Зачем ему это нужно — играть белогвардейца, расстреливать коммунистов, стрелять в ребенка, убивать его!»11. Гордону также передали, что председатель Комитета по кинематографии Алексей Романов сказал: «Да вы понимаете, в кого стреляет Тарковский? Он в нас стреляет! Он в коммунистов стреляет»12.

По словам Гордона, обычный зритель фильма видел в сцене смерти Лазо уже привычную по другим картинам судьбу героя Гражданской войны, но кинематографическое начальство «считало себя зорче и дальновиднее простого зрителя. <…> Начальство видело в финальной сцене совсем другое. Из разговора с [тогдашним главным редактором Госкино Евгением] Сурковым я понял, что судьба героя воспринималась наверху как намек на судьбу Тарковского, а сцена расправы с Лазо — это Голгофа Тарковского.

Партийная кинобюрократия терзала Андрея, несколько лет требуя исправлений “Рублева”. Конечно, она понимала, с какой крупной фигурой имеет дело, но никак не ожидала, что после всех показательных разносов Тарковский появится на экране в роли белогвардейца. За такой недогляд можно и по шапке сверху получить, но пронесло»13.

Финальный эпизод Гордону пришлось сократить. В титрах окончательного варианта фильма Андрей Тарковский не указан — ни как соавтор сценария, ни как актер эпизода, ни как монтажер.