10 мая 1970 года Тарковский записывает в дневнике: «Купили дом в Мясном [Рязанской области]. Тот, который хотели. <…>
Теперь мне ничего не страшно — не будут давать работать — буду сидеть в деревне, разводить поросят, гусей, следить за огородом, и плевать я на них хотел! Постепенно приведем дом и участок в порядок и будет замечательный деревенский дом. Каменный. Люди вокруг будто бы хорошие. Поставим улья.
Будет мед. Еще бы «газик» достать. Тогда всё в порядке. Надо сейчас подработать денег побольше, чтобы кончить к осени с домом. Чтобы можно было жить тут и зимой. 300 км от Москвы — не будут таскаться просто так»1.
[рисунок из «Мартиролога»? – план дома]
Сделка произошла за две недели до дневниковой записи, 24 апреля. Тарковский купил дом именно в поселке Мясной (и он, и другие называют его Мясное), под Путятино в Рязанской области, потому что рядом, тоже на речке Пара, жили родственники его второй жены Ларисы.
«Путь туда был нелегок вообще, а без машины тем более, — пишет Ольга Суркова. —Помню как сейчас, что, проехав сто километров за Рязань, слева оставалась еще сравнительно цивилизованная и плотно населенная деревенским людом Авдотьинка, а через несколько километров нужно было свернуть направо на проселок и катить, как мне кажется, два-три километра сквозь поля и леса…»2.
Семидесятые Тарковский ощущает как сменяющие друг друга периоды безработицы, от которой спасает именно Мясной, как место и как проект. Режиссер Александр Гордон вспоминал: «Он любил в руках держать топор, мужики-строители при нем пилили, тесали, ставили стропила. Он очень гордился тем, что принимает во всем этом участие. Эта крестьянская русская жизнь врачевала ему душу»3.
Дневник Тарковского постоянно полон хозяйственных забот: собственный дом в провинции то дарит ощущение приюта и места для продуктивной работы, то кажется засасывающим — и деньги, и творческую волю — бездонным болотом.
17 ноября 1970 года: «Ой, как надо наладить дом в Мясном. И машину. Сад, огород, хозяйство, баня, дом, машина — все вместе — решают почти все проблемы, связанные с физическим отсутствием работы».
Декабрь 1972 года: «Хочется жить в деревне в промежутках между съемками. Да, сруб для бани готов. Из белой осины».
18 декабря 1973 года: «Дом в Мясном приближается к завершению. Осталось застеклить террасу, отделить летнюю комнату от нее. Провести воду. Кафель на одну стену в кухню. Газ. Уличную уборную. Баню. Печи и камин вышли замечательные. Очень хорошая тяга. А камин даже нагревает дом и держит тепло.
Когда наконец кончатся хлопоты о жилье, удобствах, о возможности работать?».
18 декабря 1974 года: «Месяц провел в Мясном. Не прочел ни строчки. Пилил и колол дрова, чинил с Родиным М.И. электропроводку, сделанную чрезвычайно халтурно. <…> В доме холодно. Летом его надо будет утеплять (потолок в кухне, м. б., паровое отопление, сухие дрова)»4.
Ольга Суркова описывает это строившееся несколько лет и постоянно менявшееся жилище так: «…каменный дом с деревянными наличниками на окнах, огромной застекленной верандой и выскобленными добела дощатыми полами… <…> Кабинет Андрея <…> был обставлен уютно, по-господски, в стиле ампир. Справа в углу, вдоль стены стояла большая кровать красного дерева, прямо, поперек к стене — письменный стол, а напротив, в углу у окна, <…> стоял то ли книжный шкаф, то ли книжные полки… И никакого телефона…
Входить в дом нужно было через веранду после того, как она была пристроена. Затем через следующий порог сквозь весь дом до окна в противоположной стене располагалось просторное прямоугольное пространство. Там в конце к этому окну был приставлен большой квадратный стол из дерева со стульями по бокам. Первая дверь справа от входа вела в хороший квадратный кабинет со спальней — то есть к Андрею. А следующая дверь справа вела в большую светлую комнату в три окна для Анны Семеновны и детей. Точно такие три окна, какими они обозначены в «Ностальгии».
Слева напротив дверь вела в большую кухню с печкой и керосинками. Кажется, потом провели газ…»5.
2 января 1975 года: «Встречали Новый год здесь по-домашнему. Здесь хорошо. Летом кое-что доделаем и, уже наученные зимним опытом, намереваемся встретить следующую зиму во всеоружии:
1. Сделать люки в крыше на террасу и на кухню.
2. Утеплить кухню.
3. Утеплить и оштукатурить дом снаружи (кухню).
4. Завести собаку (нем[ецкую] овчарку).
5. Сделать забор вокруг дома и изгородь внизу.
6. Посадить деревья.
7. Провести воду.
Это план-минимум. Максимум:
8. Сделать ванную комнату.
9. Плиту газовую.
10. Комнату (с печью) для гостей.
11. Построить комнату на втором этаже — мансарду»6.
Режиссер Юлий Файт вспоминал, как впервые приехал к Тарковскому в Мясной: «Мы гуляли ночью вдоль реки, говорили, в общем, ни о чем, для нас это было общение-воспоминание и общение-восстановление того духа, который витал в нашем институте, в мастерской Михаила Ильича Ромма. Мы гуляли по пояс в тумане, и я почувствовал, что Андрей нашел для себя истинное место пребывания. Это было не жилье, не красота природы, а именно место. Я почувствовал, что он здесь получает отдохновение — от неприятностей, от суеты, от организационных дел — и возможность думать, создавать свои замыслы. Я это увидел, услышал и ощутил в общении с Андреем на берегу реки Пары»7.
3 июня 1975 года: «Вот я и снова в Мясном. Приехал несколько дней тому назад. Здесь — рай».
2 июля 1975 года: «Я уже месяц в Мясном, но за стол не садился. Отдыхал (условно), возился на огороде, по дому, — здесь не работается пока.
На следующей неделе надо начать строить сарай. <…> На следующей неделе начнем перестраивать часть террасы, 15 кв. метров на 45, комнату, где можно будет жить зимой.
Сад внизу огородили, осенью надо будет сажать деревья. Весь месяц стояла засуха, все выжгло, трава мертвая, словно солома. Огород приходилось поливать почти каждый день. Сегодня на рассвете вдруг, после двух суток северного ветра, пошел дождь. Небо обложило. Днем перестал, а к вечеру снова сеет».
11 августа 1976 года: «Здесь замечательно! Я здесь три дня, а отдохнул душой, будто был в санатории месяц.
Ужасно не хочется ехать в Москву.
Таллиннская студия собирается заказать мне работу. Здесь я бы ее быстро сделал. Заодно и «Идиота» тут бы написал»8.
Во второй половине 1970-х годов Тарковский начинает смотреть на дом уже немного со стороны — например, глазами своего нового итальянского друга, сценариста Феллини и Антониони Тонино Гуэрры.
14 сентября 1976 года: «Как здесь (в Мясном) прекрасно! Какой у нас дом! Конечно, Тонино он бы показался нищенским, но мне он прекрасен»9.
Тарковский рассказывал Гуэрре о своем доме и о простых вещах как источнике творчества:
«Однажды мы говорили с ним о воде. Он сказал: “Знаешь, я как-то был в деревне, окно в комнате было открыто. Шел дождь с ветром, и вода попадала на деревянный пол. Я не закрывал окна, потому что на полу получалась лужица, которая казалась зеркальной, потому что в ней отражалось то, что происходило за окном и то, что находилось в комнате. Мне нравилось наблюдать, как все это получается. В комнату входит собака (Андрей очень любил эту собаку, кажется, ее звали Дак), и, естественно, не зная, что на полу вода, наступает в лужу. Останавливается, чтобы отряхнуть воду с задних лап”.
После этого пес уходит, а Андрей продолжает смотреть на лужицу. Появляется солнце, и спустя несколько минут, вода высыхает. Опять приходит собака, она не идет дальше, потому что помнит, что здесь на полу было мокро.
Человек и собака смотрят на это место на полу и думают, как прекрасен мир, где можно видеть, как рождаются и исчезают самые невероятные вещи»10.
Мясной даже становится одним из пунктов их общего замысла, который в конечном итоге превращается во «Время путешествия» и «Ностальгию». Этот документальный проект Тарковский называет «Деревня»:
«Задумали (с Тонино), чтобы я сделал фильм на 16 мм в деревне.
Это должна быть исповедь. Вокруг дома в Мясном. Буря в стакане воды. NB. История облагораживания палисадника, который в результате становится омерзительным»11.
Периодические поездки Тарковского в Италию и постоянно откладывающееся подписание договора между «Мосфильмом» и итальянской стороной на производство фильма словно отражается и на взгляде режиссера на то, что раньше ему казалось раем.
28 октября 1980 года: «Уже около двух месяцев в деревне. Странная, засасывающая жизнь. Словно трясина. Я уже не чувствую себя никем. Ни режиссером, который должен работать, не чувствую себя личностью деятельной. <…> Баню наконец построили. Надо только промазать щели на потолке. Мы с Араиком укрепляли, вернее, начали укреплять фундамент, но кончился цемент. Работа каждый Божий день. Я, честно говоря, устал от такой жизни. Неизвестно, как оставлять дом на зиму. <…> Боюсь за окна. Неизвестно, как их закрыть, хорошие ставни не сделать — надо исправлять все стены. А временные не заколотишь в кирпичный дом. В общем, заботы, заботы»12.
А год спустя снова: «Как здесь хорошо! И дожди, и пасмурная погода — но все равно замечательно! Сегодня надо придумать крепления для оконных щитов, которые остались бы и после ремонта. Затем надо сделать навес над крыльцом бани. Сегодня всю ночь был туман, сейчас уже десять часов утра, а туман продолжает лежать, густой и непроницаемый. А ночью были видны звезды.
Неужели они все же хотят затянуть и тем самым разрушить всякую возможность контракта с итальянцами? Или это моя воспитанная в вечных стычках с начальством недоверчивость?
Начал делать крыльцо в бане. Нет материала. Столбы «делаю» из частей»13.
17 октября 1981 года: «Здесь много дел:
1. Ставни.
2. Вставить стекло.
3. Убрать лодку.
4. Убрать мостик.
5. Убрать кирпичи.
6. Деревья (посадить).
7. Вычерпать и почистить колодец для грязной воды.
8. Щель заштукатурить.
9. Дыры от мышей.
10. Труба на крыше.
11. Загон для малины»14.
В последний раз Тарковский ненадолго был в Мясном в декабре 1981 года (за три месяца до отъезда в Италию на съемки «Ностальгии»): «Следовало слить воду в бане, чтоб не замерзли трубы, которые могли к тому же и разорваться. Страшная дорога! Лед, аварии, дорогу никто не чистит, не посыпает, вспомнить страшно. В посадках сели в глубочайшую лужу в снегу. Вытаскивали машину трактором. На обратном пути совершенно занесло дорогу, еле выехали, и туда и обратно «ехали» девять часов. Ночью не спал совершенно»15.
В Италии он продолжает думать о доме и даже видит его во сне:
«Заснул — и приснилась мне деревня (Мясное) и тяжелое мрачное и опасное темно-фиолетовое небо. Странно освещенное и страшное. Вдруг я понял, что это атомный гриб на фоне неба, а не заря. Становилось все жарче и жарче, я оглянулся: толпа людей в панике оглядывалась на небо и бросилась куда-то в сторону. Я было бросился за всеми, но остановился. “Куда бежать? Зачем?”. Все равно уже поздно. Потом эта толпа… Паника… Лучше остаться на месте и умереть без суеты. Боже, как было страшно!»16.
Так образ деревенского дома Тарковского, переплавленный снами, становится домом, спрятанным внутри разрушенного собора в «Ностальгии», и домом, сгорающим в «Жертвоприношении».
Даже садово-огородные заботы Мясного становятся материалом для ностальгического переосмысления, превращаясь в метафору:
«Иногда, провоцируя журналистов и критиков, он заявлял, что снимать кино — скучно. Он предпочитал сочинять свои фильмы — писать сценарии, придумывать реплики, мизансцены, искать места для будущих съемок. А когда начинается съемочный период, ему хочется все бросить, превратиться в садовника и сажать цветы с тосканскими крестьянами. <…> Я смеялась, говорила, что стань он садовником, он бы через полгода убежал снимать кино. “Раньше!” — уточнял он. Влюбленность в кино, в свою профессию — его неизлечимая болезнь, страсть. Режиссура для него не просто профессия — это его жизнь»17.
По данным всероссийской переписи населения 2010 года в поселке Мясной проживало 15 человек. Недавно началась работа по организации в доме Тарковского музея. Как говорил режиссер Сергей Соловьев: «…это, наверное, единственное место на всем белом свете, где осталось ощущение живого Тарковского, а не возвышенная фальшь в память о нем»18.
