Съемки «Жертвоприношения» начались 30 апреля 1985 года в Стокгольме и должны были закончиться в июле. Кульминационной сценой фильма должна была стать сцена пожара. Герой, которого играет Эрланд Юзефсон, сжигает свой дом — так похожий на дом Тарковского в Мясном. Сцена должна была быть снята одним кадром — это было решено еще до начала съемок: «Желанием Андрея было увидеть в одном кадре, как огонь воспламеняется, разгорается, угрожающе поднимается к небу и сходит на нет. Зритель должен чувствовать, что находится внутри событий. Несложно снимать пожар — его видели тысячу раз в кино. Но Тарковский впервые в одном кадре хотел запечатлеть всю человеческую жизнь — от начала до конца»1.
«Сцены № 133–134 — «Пожар». Господин Александер лег на землю, лицом вниз. Когда ему стало нестерпимо жарко, он отполз подальше, почти под самые сосны, и только тогда снова посмотрел на дом. Дом пылал как свеча. Трещало и гудело пламя, перекидываясь на дымящиеся верхушки сосен. Вспыхнул элегантный автомобиль госпожи Аделаиды... Когда Доктор, Марта, госпожа Аделаида и Юлия вернулись с прогулки, все уже было кончено. Нестерпимым жаром тянуло от пожарища. Дым стелился по земле и стекал вниз, в лощину, спускающуюся к морю. Задыхаясь, Доктор подбежал к господину Александеру и наклонился над ним. Тот встал с земли и сказал хрипло: — Это я сделал, не беспокойся... Слушай, Виктор, я хотел тебе сказать что-то очень важ... Но тут он вдруг вспомнил и замолчал. Замолчал, с тем чтобы уже не заговорить никогда. Как обещал»2.
Снимали в заповеднике на острове Готланд: «Нужно отдать должное шведской киногруппе, добившейся разрешения снимать в заповеднике. Они обязались, что во время съемок ни одно дерево, ни один куст, ни одна ветка, ни одно животное не пострадает, и слово свое сдержали. Сосна, горящая в заключительной сцене пожара, была специально привезена и установлена перед домом с разрешения властей»3. Сам дом строился несколько месяцев.
На съемках был аккредитован в качестве фотографа Ларс-Олаф Лотвал — главный редактор ежегодника «Шведские фильмы». Он вел дневник.
«Вторник, 2 июля 1985 года, Готланд
Лето, но в сырых лугах ужасно холодно.
Группа старательно трудится над разборкой задней стены дома. Завтра он будет гореть. Подготовкой занимаются два английских специалиста. Шведы им помогают.
Тарковский, как обычно, появляется всюду, одобряет, отвергает, одобряет…»4
«Ответственный пиротехник, Ричард Робинсон из английской команды, гарантирует безупречный пожар, по его словам, у него огромный опыт работы.
Небольшая справка: пиротехническая кухня состояла из четырех систем, контролируемых с одного пульта.
Задача была следующей: снять одним кадром в течение десяти минут начало — поджог дома, середину — разгар пожара и конец — сожженный дотла дом — три пресловутые фазы Тарковского. Дом не только должен сгореть, но и вся конструкция его должна рухнуть в этом кадре — таков замысел режиссера. <…>
С тыльной стороны дом напоминал бензозаправочную станцию. Во-первых, там была газовая система. Газ хранился в пятидесяти огромных металлических баллонах. Во-вторых, керосиновая система для поджога и питания пожара. Подавалось семьсот пятьдесят литров в минуту — такова должна быть интенсивность огня.
В-третьих, система взрывчатых веществ — для падения горящего дома; внутренности его были нашпигованы детонаторами и взрывчаткой. В-четвертых, насосная система для тушения огня. Сюда же входили агрегаты, подающие пар и дым. Всю работу по гашению пожара брали на себя пиротехники. Но на всякий случай на площадке дежурила местная пожарная машина с тремя пожарными.
Центральный пульт управления находился в ста метрах от дома. К нему вели сотни разноцветных проводов — всего семь тысяч метров»5.
«Среда, 3 июля 1985 года, Готланд
Пожар отложен из-за погоды. Сложная сцена репетируется снова и снова. Дом должен сгореть и рухнуть, а Эрланд в это время лишается рассудка. Здесь требуется масштабная разработка от общего плана к крупному, а затем снова к общему. Вся сцена сейчас длится 6 минут 30 секунд. Она будет сниматься тремя камерами. Все это репетируется десятки раз.
Во время последнего прогона глохнет машина «скорой помощи». Четверо из нас бросаются к ней. Оказывается, просто кончился бензин…
Ассистент режиссера говорит, что она уже на грани нервного срыва и сердечного приступа, но, слава богу, это случилось сегодня — завтра переснимать возможности не будет.
Счастливица, может что-то загадывать! <…>
Четверг, 4 июля 1985 года, Готланд
Сегодня снимается спланированная по минутам центральная сцена фильма. <…>
Проложены рельсы. Все камеры проверены и заряжены.
Тарковский проводит последнюю репетицию с актерами, одетыми в резиновые сапоги и плащи.
За ночь большая часть дома была снесена, так что огонь пойдет великолепно — у него ведь тоже свое расписание.
<…> Кажется, все спланировано до мелочей. В небе собираются облака, свет, видимо, идеальный. Ветер юго-восточный, поэтому опасность, что грязный керосинный дым закроет перед камерами дом, исключена.
Все немного взвинчены. Ассистент режиссера, которая обычно делает указания голосом, сладким, как поцелуй, орет, если кто-то заходит за отметку. Пространство возле 55-метрового тракта, проложенного [оператором] Свеном [Нюквистом] для великолепной новой камеры — специально приведенной в порядок на фабрике после незначительной поломки в начале съемок, — должно быть свободным. Эта камера требует безукоризненно точной работы.
После репетиций сцена продолжается 5минут 19 секунд. Работать будут три камеры: одна подвижная (Свена), одна закрепленная на подставке без панорамирования и одна резервная, с собственным типом движения.
Момент наступил.
“Зажигай!”
Начальник спецэффектов нажимает кнопку на пульте, похожем на клавиатуру поп-музыканта, и первые языки пламени вырываются из дома.
В шведской поэме есть строки о доме, который стоит «весь в огне». Наш дом не просто в огне. Он возвышается, объятый пламенем и черным дымом. Поразительное зрелище. Камеры стрекочут. Актеры действуют.
Неожиданная тревога. Нюквист в отчаянии кричит ассистенту: “Ради всего святого, запасную камеру!” Ассистент бежит со своей камерой, быстро производится замена.
Случилось то, что никогда не должно было случиться… камера потеряла скорость. <…> Информация для любителей статистики: строительство дома обошлось больше чем в полмиллиона шведских крон, а всего за десять минут он сгорел дотла»6.
Тридцать лет спустя сын режиссера Ингмара Бергмана Даниэль, работавший на картине Тарковского дольщиком (то есть занимавшийся «долли» — рельсами и тележкой, на которой установлена камера), вспоминал: «Я находился совсем рядом с камерой и катал тележку по 50-метровым рельсам. Мы репетировали сцену очень долго. На месте у нас была команда по спецэффектам из Англии, которая только что отработала со Стэнли Кубриком на его «Сиянии». Она была ответственна за пожар дома…
Съемка началась рано утром. Свен Нюквист сидел за камерой, Лассе Карлссон, кинооператор, следил за точностью настройки камеры. Прошло несколько минут съемки, и дом запылал вовсю. Внезапно слышу, как Лассе говорит: “В камере падает скорость”. И голос Свена в ответ: “Не-е-ет! Не может быть!” Потом послышались длинные сигналы “б-и-п, б-и-и-п, б-и-и-и-п” из камеры, и она остановилась. Мы сменили камеру, но это же была пауза в съемке.
Андрей закричал: “Стоп! Стоп!” Ему нужен был пожар, снятый одним непрерывным планом, он был в этом бескомпромиссен. Сцена с домом была испорчена. Все превратилось в хаос. Камера, которой мы снимали, работала в течение трех месяцев без сучка и задоринки. Вот это-то и было всегда отличительной чертой работы с Андреем — словно все время мы сражались с какими-то силами, которые старались нам помешать»7.
Члены съемочной группы долго пытались понять, что именно тогда случилось с камерой: «У всех трех камер были проверены батареи и кабели — все работало. С основной камерой снимали пять недель — пятнадцать тысяч метров отснятой пленки. Странная особенность: когда на другой день камеру проверили, обнаружили те же неполадки, но когда через день ее привезли в мастерскую в Стокгольм, она работала отменно. Мистика!»8. Но главное — кабели, с помощью которых специалисты по спецэффектам должны были управлять пожаром, от температуры расплавились почти сразу — помимо заевшей камеры, рухнула и вся тщательно распланированная по секундам сцена.
Группа была подавлена. Сам Тарковский смог записать свои мысли об этом происшествии в дневник лишь после окончания съемок, 28 июля: «Во-первых, остановилась камера посреди сцены. Вина Свена: он не должен был использовать камеру, которая уже отказывала несколько раз до этого. Камера эта принадлежит Киноинституту и, значит, никому, как всякая общественная, государственная или социалистическая собственность. Во-вторых, англичанин — специалист по эффектам — провалил весь Пожар. Он не смог ни контролировать силу огня (что обещал), ни поджечь машину в нужный момент, ни дерево. Все было сорвано: провода для управления перегорели и т.д. и т.п.»9.
Сначала казалось, что что-то из отснятого материала можно использовать — ведь на площадке работало три камеры. Но оказалось, что большая часть его — брак, а остальное невозможно смонтировать — и уж точно это не напоминало съемку одним кадром. Лишь 10 июля было получено известие, что дом отстроят заново: «Лучшие студийные рабочие уже на пути из Стокгольма»10. Второй дом построили за четыре дня.
«Это не тот же самый семиметровый дом, <…> только с расстояния в сто метров он выглядит похожим, а на самом деле между ними нет ничего общего. Первый дом предназначался для крупных планов, когда важна каждая деталь: к примеру, там была старая черепица, и на ее укладку и обработку ушло много времени. К тому же у них отличная команда строителей <…> Они точно знают, что и как делать. И работали они как одержимые, день и ночь. А еще им помогали местные столяры и плотники. Местные жители приносили бревна, доски, строительный материал (жаль, что Андрей не знал об этом, как бы это тронуло его!), им непременно хотелось помочь, ведь в Швеции не только дерево — ветки с дерева без разрешения нельзя срубить, особенно здесь, в заповеднике. Чтобы покрыть крышу, хозяин фабрики, находящийся в отпуске, вернулся, открыл фабрику и дал материал»11.
Пересъемки сцены пожара проходили в один из последних съемочных дней.
«Четверг, 18 июля 1985 года, Готланд
Тарковский репетирует сцену снова и снова. Дом стоит подобно Фениксу. Он немного изменил свой вид, как бы сжался. У Тарковского идут две камеры, одна на полметра выше другой. Свен хотел бы снимать верхней, но Тарковский настаивает на нижней — ему кажется, что ей достанутся лучшие планы. Другая в резерве на случай, если повторится то, что произошло 4 июля.
Опять скрупулезная работа, все выверяется с точностью до миллиметра. <…>
Пятница, 19 июля 1985 года, Готланд
<…> “Пять минут до съемки”, — говорит Свен Нюквист.
Наверное, это похоже на войско перед атакой. Каждый молча занимает свой пост. Абсолютная тишина. Полная готовность.
Тарковский командует: “Зажигай!”
Дом загорается. Великолепное зрелище. Никакой подделки. Это настоящая драма.
Звучит команда: “Съемка!”, и начинает разворачиваться действие. Камеры в полном порядке. Никто не думает о том, что на второй дубль нет времени. И никто не нервничает, когда это становится очевидным, ведь все идет как по маслу.
В момент окончания сцены актеры должны бегом возвращаться на исходные позиции и начинать все сначала. Но Тарковский кричит: “Оставайтесь на местах!” Сьюзен Флитвуд в отчаянии опускается на мокрую землю. А Тарковский уже видит другую картину, быстро излагая ее словами: Свен Вольтер должен поднять женщину и нести ее на камеру.
“Оставайтесь в образе! Идите на нас!” — кричит Тарковский.
Вольтер поднимает актрису (которая в намокшей одежде весит по меньшей мере 65килограммов) и несет ее, тяжело шагая, прямо на камеру. За ним следуют остальные.
В последний раз Нюквист панорамирует к горящему дому, который именно в этот момент распадается на части. Боги на стороне Тарковского, это точно.
“Спасибо!”
Аплодисменты.
“Потрясающе! Великолепно!”
Девушки разражаются рыданиями.
Ассистент режиссера громко всхлипывает»12.
