«Едва ли доводилось смотреть кинофильм, который вызывал бы в душе столь разноречивые и непростые чувства. Я смотрел его в трех разных городах. И везде реакция зала была одинаковой: треть публики уходила после первой серии, еще треть — незадолго до конца. Лишь немногие увидели прощальный кадр: неширокую реку, мирно стоящих на косе лошадей. Итак, хорош этот фильм или плох? Попробуйте-ка найти ответ в двух словах!», — предлагал читателям автор киевской газеты «Комсомольское знамя» в марте 1972 года1. Это была одна из редких рецензий тех лет на фильм Тарковского «Андрей Рублев», который 19 октября 1971 года после многочисленных переделок все-таки был разрешен к выходу в ограниченный советский прокат.
Считается, что это стало результатом усилий кинорежиссера Григория Козинцева и композитора Дмитрия Шостаковича и решения секретаря ЦК КПСС, главного идеолога партии и ее «серого кардинала» Михаила Суслова. Первые надежды на то, что ситуация вокруг запрещенного фильма изменится, появились у Тарковского осенью 1970 года: «Вчера поздно вечером позвонил [главный редактор журнала “Искусство кино”] Евгений Данилович Сурков, — записал режиссер 21 сентября, — и рассказал, что ему только что позвонил [сотрудник аппарата ЦК КПСС Игорь] Черноуцан: Суслов подписал [распоряжение] о выходе на экраны “Рублева” сразу же после съезда в марте 1971 г. <…> Когда звонил Сурков, то сообщил, что выход “Рублева” связан с представленной им в ЦК запиской по поводу “Рублева”. Теперь все будут изображать виновников торжества. Во всяком случае, основная причина — Косыгин и Козинцев с Шостаковичем. И никто из чиновников не приложил к этому руку»2.
Действительно, спустя двадцать лет бывший председатель Государственного комитета Совета министров СССР по кинематографии Филипп Ермаш, с которым у Тарковского были напряженные отношения на протяжении всей карьеры, приписал в мемуарной статье эту заслугу себе: «В декабре 1970 г. меня назначили заместителем заведующего отделом культуры ЦК КПСС. Кроме всех важных дел, которые было необходимо выполнять, хотелось прежде всего снять с “полки” “Андрея Рублева”. Не хочу выглядеть сегодня каким-то героем. Рассказываю, как было. Попросил “Мосфильм” дать все материалы, что быстро сделал Н.Т. Сизов, подобрал зарубежную прессу, отклики наших деятелей и вместе с сотрудниками подготовил предложения в ЦК КПСС о выпуске фильма на экраны страны. Не скрою — быть непонятым в той ситуации означало определенный риск. Приходилось убеждать, спорить, доказывать, и, наконец, наши предложения были приняты. В предновогодние дни 1971 г. зрители увидели фильм в кинотеатрах»3.
К сожалению, все было не так просто. «Во-первых, выпуск “Рублева”, как оказывается, связан с сокращением его на 10 минут, что я, якобы, обещал когда-то Черноуцану, — зафиксировал в дневнике Тарковский. — Я этого не мог обещать хотя бы потому, что вся многолетняя борьба за картину ведется в связи с ее сохранением и невмешательством в ее теперешнюю структуру. Бред какой-то. Какой-то обман. Но картину я, конечно, сокращать не буду»4. Спустя несколько месяцев режиссера пригласили по поводу «Андрея Рублева» в Комитет по кинематографии и снова напомнили о необходимости поправок. «Был у Романова, — записал он 28 марта 1971 года. — Сидят: [Сергей] Герасимов, [Сергей] Бондарчук, [Лев] Кулиджанов, [Людмила] Погожева (?), некто из ЦК (от Ермаша соглядатай) и [Владимир] Баскаков. Да, и [Николай] Сизов. Опять поправки по “Рублеву”. Сил уже нет! Не выдержал и поскандалил немного»5.
В конце 1971 года «Андрей Рублев» наконец-то появился на экранах кинотеатров довольно малым по советским меркам количеством копий. Это была распространенная практика работы системы с неудобными лентами: не запретить напрямую, а напечатать нежелательный фильм небольшим тиражом и показать его на редких сеансах в отдаленных кинотеатрах, сославшись на низкий спрос со стороны самих площадок. Судя по всему, так оно и было, учитывая как внимательно ЦК КПСС следило за прокатом картины:
«На экраны кинотеатров Москвы, Ленинграда и союзных республик выпущен фильм “Андрей Рублев” (постановка А. Тарковского), — писал 4 января 1972 года в секретной докладной записке заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро о ходе проката картины. — В соответствии с заявками было отпечатано и направлено в кинопрокатные организации 277 копий. Обычно советские художественные фильмы тиражируются в количестве 1500–3000 экземпляров.
В Москве фильм показывается с 20.XII, в других городах — с 26.XII. До 2 января в пяти кинотеатрах Москвы картину просмотрело около 194 тысяч зрителей; из 208 сеансов, проведенных за эти дни, были полностью проданы билеты только на 70 сеансов (в основном — вечерних). Коллективные заявки поступают в кинотеатры преимущественно от научно-исследовательских, проектных и учебных институтов.
С выходом кинофильма “Андрей Рублев” прекратилось распространение разного рода домыслов вокруг этой картины, особенно в среде творческой интеллигенции. Судя по первым отзывам, картина оценивается неодинаково. Частью зрителей кинофильм воспринят отрицательно, прежде всего потому, что они не находят там верного отражения определенного периода истории России, рассказа о жизни и творчестве художника А. Рублева. Другие считают его талантливым и сложным произведением, хотя не во всем разделяют позицию авторов.
Опубликованная 25.XII.1971 года в “Комсомольской правде»” критическая статья, как считают многие кинематографисты, достаточно объективно отражает просчеты этого произведения. Авторы фильма, по имеющимся сведениям, спокойно восприняли выступление газеты. На киностудии “Мосфильм” выход картины на экраны и появление статьи не вызвали каких-либо споров или крайностей в оценках и суждениях. Докладывается в порядке информации»6.
Тарковский быстро заметил первую публикацию о фильме, вышедшую в центральной прессе и остался ей недоволен, сочтя, видимо, заказной: «Подлая статья, — записал он в дневнике 30 декабря 1971 года, — которая лишь привлечет к фильму публику. В газете не объявлено, что идет “Рублев”. В городе ни одной афиши. А билетов достать на картину нельзя. Звонят разные люди и, потрясенные, благодарят»7.
«Страшась пуще нечестивого соблазна впасть в грех подобного кинематографического вульгаризаторства, не ушли ли авторы от этой опасности так далеко, что вообще отринули от себя задачу объяснить средствами кино дар, феномен, чудо живописи Рублева? — писал Гр. Огнев. — Вопрос может показаться жестоким, но не будем пытаться смягчить его, “закруглить” его. Не авторам же “Андрея Рублева”, фильма, где экран долго и подробно рассказывает о том, как, каким способом выкалывают людям глаза и что они чувствуют при этом, как готовят и как потом льют кипящую смолу в горло человеку, как заставляют целовать раскаленный на углях крест, поджаривая живую плоть, художникам, бестрепетно принявшим почти физиологически обнаженную жестокость в круг своей эстетики, не им же смутиться прямотой вопрошания. <…> И это тем более обидно, что по многим своим качествам это картина незаурядная, удивляющая великолепными находками кинематографического языка — яркостью монтажа, виртуозным умением ни в чем не нарушить стиля. Это работа кинематографически талантливых людей, пошедших не от Рублева к идее и образу фильма, а пославших великого живописца на Голгофу своего замысла»8.
Впрочем, чуть позже появились и более резкие отрицательные рецензии: «Чувствуется ли в фильме [“Андрей Рублев”] дух возрождения Руси? Нисколько! Стремление русского человека обрести крылья постановщик А. Тарковский пытается показать через полет мужика на воздушном шаре, поднявшемся с собора, но мы не видим человека, слышим только утробные крики его, лишенные всякой одухотворенности. Трудно поверить, что этот человек дерзнул поспорить с небом. На землю падает не Икар, а мешок костей. <…> Получилось так, что на экране нет ни одного истинно русского пахаря и воина, в жилах которого бунтовала кровь храбрых русичей. <…> А что же есть на экране? Есть дурочка, накрепко привязанная постановщиком к Рублеву, есть молодая дикарка-язычница, предлагающая себя, есть обезумевшие в религиозном экстазе голые фанатики, беснующиеся под ночь Ивана Купала, есть безликий, ничего не делающий в фильме Даниил Черный. <…> Искусство — всегда чувство меры, чувство пропорций. В фильме ничего этого не видно. Не случайно многие зрители покидают зал, едва просмотрев половину ленты. Долгими десятками минут тянутся сцены литья колокола, вакханалий в ночь под Ивана Купала, плясок и кривляний скомороха. <…> На мой взгляд, появление этого фильма достойно сожаления: оно на руку нашим идейным противникам, стремящимся всячески очернить все великое и прекрасное, что было и есть в русском народе»9.
О съемках «Андрея Рублева» в середине 1960-х советская пресса писала очень много, возможно, даже больше, чем стоило, учитывая будущую сложную судьбу картины. Когда фильм вышел в ограниченный прокат, публикаций оказалось существенно меньше, чем заслуживала лента. И чем дальше от центра страны находилась редакция газеты, тем свободнее высказывался автор рецензии. Их Тарковский, к сожалению, не читал:
«Должен заранее предупредить, что смотреть фильм Тарковского — нелегкое удовольствие, — предостерегал обозреватель «Вечернего Минска». — Две полновесные серии вмещают пролог, эпилог и восемь новелл, рассказывающих о Древней Руси времен Рублева. Причем в каждой новелле и в их сцеплении таится бессчетное количество ассоциаций, символов и метафор, что отнюдь не проясняет замысла режиссера. Короче говоря, этот фильм из категории тех, на которых не все зрители высиживают до конца. Но уходили очень немногие, а остальные, надеюсь, поняли, что встретились с редкостным, хотя и сложным произведением искусства»10.
«“Андрей Рублев” — фильм очень трудный, — рассказывала литовская «Комсомольская правда». — Он все время держит зрителя в нарастающем эмоциональном напряжении, и думать о нем становится возможным уже только какое-то время спустя. Главный толчок к раздумьям дает показанная в заключение в цвете (фильм черно-белый) соборная живопись Рублева. И от нее возвращаясь к началу фильма, вдумываясь в сложное сплетение внешних событий и жизни художника. И только тогда начинаешь понимать закономерность и логику характера творчества Рублева»11. «“Андрей Рублев” по жанру — не историко-биографическое полотно, — объясняла «Ферганская правда». — Это лиро-философское повествование. Об этом говорит поэтика фильма. Каждый кадр эмоционально повернут так, что словно молчаливо комментируется самим художником. <…> Здесь нет традиционного сюжета, основанного на действии, событии. Сюжетом стало развитие мысли художника: ради чего — писать, творить?»12
