За просто так ему б едва
Вручили «Золотого льва»,
Все ждут — какой еще теперь
Наградой будет новый зверь.
Эта эпиграмма вместе с карикатурой на Тарковского, который, надев шорты и валенки, свободно шагает с пленкой под мышкой, везя за собой на санках крылатого льва, — один из немногих «уколов пера» в адрес первого полновесного отечественного лауреата Венецианского кинофестиваля, что позволила себе советская пресса осенью 1962 года. Остальные отзывы были не менее восторженными: «новая блистательная победа советской кинематографии», «грандиозный успех советских фильмов», «львы покидают Венецию», «венецианские львы в Москве» и т.п. Министерство культуры СССР, которое решило выдвинуть «Иваново детство» в конкурсную программу 23-го Венецианского кинофестиваля вместе с очередным опусом Сергея Герасимова «Люди и звери», осталось довольно: советские фильмы уже второй год подряд получали здесь награды (в 1961-м жюри дало специальный приз за лучшую режиссерскую работу Алову и Наумову за «Мир входящему»). Тарковский тоже не жаловался: это был первый международный кинофестиваль, на котором он побывал.
«Я почему-то был уверен, что картина [“Иваново детство”] ничего не получит, — рассказывал Тарковский в октябре 1962 года, — особенно когда узнал, что будут участвовать такие режиссеры, как Годар с фильмом “Жить своей жизнью”»1. Конкуренты действительно были серьезные: «Мама Рома» Пьера Паоло Пазолини, «Семейная хроника» Валерио Дзурлини, «Нож в воде» Романа Полански, «Лолита» Стэнли Кубрика и другие. Тарковский посмотрел многие из них и описал свои впечатления советским журналистам: «[Лента Годара] очень современна по манере, значительна по актерской игре, но проблема ее вызывает возражения. Опять героиня, ставшая уличной женщиной, опять подонки общества, опять порок в ореоле красивого страдания. Первые кадры фильма “Мама Рома” позволяли ждать значительного произведения. Здесь был острый социальный конфликт, обличение общества, но, к сожалению, к финалу эта острота стирается и интерес к фильму ослабевает»2.
В дневниках актрисы Валентины Малявиной сохранились воспоминания о венецианской премьере «Иванова детства»:
«Сегодня первое сентября [1962 г.]. Утром показ фильма для журналистов и сразу же после фильма — пресс-конференция. Андрей руководил мною.
— На пресс-конференцию приди в фиолетовых в клеточку брючках, белой с шитьем кофточке и серебряных сандалиях.
Андрей придает большое значение внешнему виду. Беспокойно это. Суетно.
Пресс-конференция прошла тихо. Мы чувствовали себя неуютно.
А вечером, перед премьерой, меня всю трясло. Андрей хоть и успокаивал меня, но тоже заметно волновался. Отвечал невпопад, как всегда, от волнения грыз ногти, все время приглаживал на макушке свой ежик и слишком громко смеялся.
Я была в черном атласном платье. Тамара Федоровна Макарова нашла, что с ним будут лучше смотреться ее кружевные туфли и шитая серебром и бисером сумочка. Я несказанно благодарна Тамаре Федоровне за такое роскошное дополнение к моему туалету. А у Андрея — великолепный смокинг. Он то опускал руки в карманы, то вынимал их, и так — беспрерывно. Мы очень нервничали. <…>
Нас провели в ложу. Из ложи мы поприветствовали зрителей. Зал был полон. Дамы в дорогих мехах, несмотря на жару, впрочем, в зале было прохладно. Исключительной красоты камни на дамах делали зал лучезарным. Мужчины либо в черных, либо — в белых смокингах.
Фильм начался.
— Сделала крестик? — нервно спросил Андрей.
— Сделала.
Он удостоверился — правильно ли? Поцеловал мои пальцы, сложенные крестиком, и мы замерли.
Ни один человек не вышел из зала. На других премьерах ходили туда-сюда.
После окончания фильма — пауза. И вдруг — шквал аплодисментов! Дамы и господа этого необыкновенного зала повернулись к нам, громко кричали “браво!” и хлопали в ладоши!
Успех! Боже — успех!
А когда мы вышли на улицу, люди плотным кольцом стали окружать нас, их оттесняли, но они сжимали нас и хотели дотронуться до Андрея и меня. Мы еле прошли к машине.
Оказывается, на улице, в летнем кинозале, тоже шел наш фильм. Три тысячи зрителей смотрели “Иваново детство”. <…> В машине Андрей кричал:
— Победа! По-моему, победа!
Он был счастлив! Я плакала»3.
«Надо сказать, что успех нашей картины был для меня несколько неожиданным, — комментировал итоговое решение жюри Тарковский. — После просмотра у нашего фильма появились сразу поклонники и противники. Спор был очень острый. Разговор шел о форме и содержании, о современности кинематографического языка, о поэтическом кино, о молодой режиссуре. Присуждение премии меня радует еще и потому, что советский фильм был поставлен рядом с очень интересной работой итальянского режиссера Валерио Дзурлини “Семейная хроника”, которой был также присужден “Золотой лев”. Этот фильм как бы подводит черту неореализму, подчеркивает, что стилистика его несколько устарела. Мне кажется, что после этой картины итальянцы не смогут снимать, как раньше. В картине идет разговор о взгляде человека на жизнь, о мировоззрении людей. Поставлена картина в литературной повествовательной манере»4.
Среди противников фильма, как ни странно, оказались авторы из итальянской коммунистической газеты «Унита», среди страстных защитников — французский философ Жан-Поль Сартр. «От молодого режиссера мы бы ждали меньше мастерства в применении съемочной камеры, в композиции изображения, в мягких съемочных эффектах, но большего размаха на пути новой тематики, — писала «Унита». — Конечно, “Иваново детство” оставило позади наши воспоминания о таком фильме, как «Сын полка», если уж говорить о подобной тематике, тем не менее, глядя на него, ощущаешь, что режиссер ориентировался больше на “поэтичность” в кино, чем на раскрытие реальной безжалостной трагедии детства, “расстрелянного войной”. В этом смысле нам кажется, что Герасимов со своей старомодной “прозой” находится на более современном пути»5. «Справедливо ли предъявлять такое недоверие к фильму, который был и остается в СССР предметом горячих дискуссий? Справедливо ли критиковать его, не принимая во внимание эти споры и их глубокое значение, как если бы “Иваново детство” было всего лишь одним из образцов типичной советской кинопродукции?», — отвечал Жан-Поль Сартр6.
Самого Тарковского во время поездки в Италию интересовала, судя по всему, не эта полемика, а совсем другое. Пожилые советские кинематографисты, в компании которых Андрея Тарковского отправили в Венецию, по словам Александра Гордона, недовольно ворчали на своего младшего коллегу: «Тарковский ведет себя особняком, манкирует официальными встречами, где-то пропадает до утра»7. Переводчик Валерий Сировский рассказывал, что они с Тарковским во время той поездки сразу сошлись, словно заговорщики: «Мы сразу же [после приезда] вышли вдвоем из гостиницы. Перед нами была дорога. На обочине дороги — травка. Андрей сразу же лег на эту травку, растянувшись на спине и широко разбросав руки, словно распятый, закрыл глаза и громко выдохнул: “Свобода!”
Я никогда не забуду этого выдоха. Он словно выдохнул это слово за всех нас, кто сидел в СССР на кухне, пел песни под гитару, рассказывал анекдоты и чаще всего не был никаким диссидентом, а просто подсознательно мечтал оказаться вот так в какой-то прекрасной стране, где никто за тобой не следил, лечь на травку и ощутить — впервые в жизни чувство свободы»8.
