Соавтор сценария Андрей Кончаловский вспоминал: «Замыслом «Андрея Рублева» мы с Тарковским обязаны Васе Ливанову. Он пришел к нам и сказал: “Давайте делать фильм о Рублеве”. Предложение было очень неожиданно. Позже я думал, откуда Васе пришла эта идея. В начале 60-х русская иконопись постепенно, шаг за шагом стала признаваться официальной властью. Вася был молод, красив, очень подходил к роли Рублева: длинное лицо тонкий нос. В совсем недавно открывшемся музее Андрея Рублева в Андрониковом монастыре был выставлен его Спас, и чем-то черты этого Спаса напоминали Васю. Может быть, от этого сходства и пришла ему идея фильма?»1.
На заявке не стоит точной даты, это конец 1961 года. У нее сразу два названия — те самые, между которыми будет вестись борьба все следующее десятилетие: «“Страсти по Андрею” (“Андрей Рублев”). Заявка на полнометражный художественный фильм»2.
Авторы начинают с первого приближения к будущему герою:
«…По стертым каменным ступеням высокого крыльца спускается человек. Мы видим только его ноги, прикрытые почти до земли черной грубой рясой. Человек неуверенно ступает, как слепой. Ноги спускаются во двор, вымощенный щербатыми, каменными плитами, пересекает его и выходит за ворота на размытую весеннюю дорогу. Человек то начинает спотыкаться, будто пьяный, то быстро вышагивать, почти бежать. Потом он сворачивает на тропинку, с тропинки сбивается на мокрую прошлогоднюю траву с островками черного талого снега. Долго еще бредет он, прежде чем внезапно, как подкошенный, падает на сырую весеннюю землю. Долго сдерживаемые рыдания исторгаются из его сухого тела, облаченного в черную монашескую рясу.
И тут мы впервые видим его лицо. Светлое русское лицо с пробивающейся в бороде и волосах сединой. Лицо, перекошенное жгучей болью и отчаянием, прижимается к стылой земле. Что мучает этого человека? Какие сомнения терзают его душу?
Очевидно, слишком знаменателен момент, очевидно, многое решается сейчас в жизни этого человека; в воспаленном сознании чернеца проносятся картины его жизни. Они разрозненны и беспорядочны — прекрасные воспоминания неожиданно прерываются страшными сценами, некоторые воспоминания почти стерлись в памяти, другие ясны и выпуклы вот уже столько лет.
Проследим за жизнью этого человека вместе с ним. Проследим за жизнью Андрея Рублева и, может быть, нам станет ближе и понятней творчество этого гениального художника XV века. Ибо жизнь художника неотделима от его творчества, а творчество может быть оценено до конца только через судьбу художника и эпоху, в которую он творил.
Биография Андрея Рублева — это сплошная загадка, — слишком скудны и отрывочны сведения о нем. Мы не хотим, да и не можем разгадать тайны его жизненного пути. Мы хотим поэтически осмыслить эпоху, в которую появился этот гений, в которую он творил. Мы хотим глазами поэта увидеть то прекрасное и трудное время, когда становился и креп, расправляя плечи, великий русский народ. Эпоха…»3.
В этой заявке есть уже элементы будущего фильма — и сюжетные, и тематические. Сразу после вступления идет эпизод с летуном, упоминается и князь, приказавший ослепить мастеров, которые построили и украсили ему терем, чтобы не сделали лучше для его младшего брата, и чернец Кирилл, который «не чувствовал ни цвета, ни линии <…> Что ему оставалось делать? До конца дней существовать рядом с таким всепокоряющим талантом, как Рублев», и наставник Рублева Даниил («Он был опытный и почитаемый иконописец, и нужно быть действительно бескорыстно преданным искусству человеком, чтобы, увидев в Андрее не сравнимый ни с чем талант, посвятить всю свою жизнь взращиванию его»4). Уже заявлена и намеренная фрагментарность будущего сценария — в заявке это обуславливается воспоминаниями — флэшбеками. Но эта фрагментарность сглажена, снабжена мотивировками, связывающими эпизоды с Рублевым, как в сцене с летуном: «Мужик погиб, но он преодолел непреодолимое, а такое счастье часто кончалось болью, и не только на Древней Руси. Но никто никогда не узнал, что мужик не улетел. Может быть, Андрей, который присутствовал при этом и был другом его, может быть, он узнал, но, похоронив того в тиши леса, он никому не рассказывал о гибели поэта, никогда не опровергал легенду, передаваемую из уст в уста, легенду об улетевшем человеке…»5.
В заявке уже дана и изобразительная стилистика будущего фильма: «И когда кончается наш рассказ о великом художнике Древней Руси, который бы мы хотели видеть в черно-белом широкоформатном кинематографе, идет последняя часть фильма — цветная, в которой перед зрителем в сопровождении старинного русского хорового пения проходят, сменяя друг друга, все дошедшие до нас творения Рублева»6.
Но есть и возлюбленная Рублева («История не оставила нам имени той, кого полюбил Рублев в юные годы, но лишать его этого чувства мы не имеем права»), есть митрополит Фотий, который «обвинил Рублева и его соратников в «забвении византийских традиций», в измене веры, в недостатке благочестия и строгости, коими отличается истинная — византийская школа иконописи»7. А татары пытают ключника Патрикея, чтобы «выведать у него, куда спрятался знаменитый художник, где все монастырские богатства» — потому что Рублева, рвавшегося защищать Владимир, друзья запирают с заткнутым кляпом ртом в потайной келье вместе со всем церковным золотом. Присутствует в заявке сцена всеобщего поклонения иконе Божьей Матери, в котором не участвует лишь ее создатель: «Что происходит? Он ничего не понимает. Ведь эта икона просто плохая! Он бы разбил ее сегодня утром, если бы ее не отняли! Ее бы просто не существовало! <…> Он ненавидит толпу, он ненавидит эту икону, он ненавидит свое искусство, он ненавидит себя»8. После этого Рублев и дает, согласно заявке, обет молчания: «он безмолвствует, как художник, молчит как человек»9.
Рублев для создателей принципиально — загадка. Как через внешнее понять и проявить внутреннее? Это задача искусства в целом — и фильма о художнике в частности: «Мы не хотим показывать зрителю, КАК писал Рублев свои иконы, ибо это не объяснит зрителю особенностей живописного языка художника, а будет поверхностной иллюстрацией, подобной худшим образцам историко-биографических фильмов о художниках. Нам хочется проследить за возникновением замысла, за бытием художника, которое определяет его творческое сознание. Что вдохновляло художника на создание подлинно поэтических откровений?»10
Помимо марксистской максимы «бытие определяет сознание», в заявке проглядывали и другие отсылки к XX веку: «Узки монастырские кельи, толсты монастырские стены, жестока церковная цензура, сильна удушающая мертвечина традиций. Но как бы много ни было препятствий для художника, мысль его, талант, искусство пробиваются наружу, пробиваются сквозь столетия, поражая современников и потомков. Вот смысл всей жизни Рублева, вот идея нашего замысла»11.
23 января 1962 состоялось обсуждение заявки «Страсти по Андрею» («Андрей Рублев») на редакторском расширенном совете Первого творческого объединения «Мосфильма». Редакторы студии вполне оценили «современность» предложенной темы, но тема о современности их устроила бы еще больше. В.Ф. Карен говорил: «Тарковский и Кончаловский принесли четыре заявки, из них «Андрей Рублев» — самая готовая, самая продуманная. Это тема наиболее далекая по времени действия, но наиболее реальная и созвучная современности. Речь должна идти не о биографии художника Андрея Рублева, а о взаимоотношениях художника и народа, о возрождении Руси, о русском характере. Заявка мне представляется интересной, я — за нее.
Сейчас Тарковский закончил большую работу. Мы должны были бы подумать о современной теме для него, но сейчас пока что ее нет. Будет целесообразно, если мы начнем работу над темой о Рублеве, но будем искать современную тему, которая заинтересует Тарковского. Если такая тема появится прежде, чем начнется работа по фильму «Андрей Рублев», мы оставляем за собой право переориентировать молодого режиссера на работу над современной тематикой»12.
Его поддержал В.В. Катинов: «То, что мы имеем, это не либретто, это исповедь молодых авторов, исповедь искренняя и многообещающая нс только в подходе к теме, но и в сюжетных положениях. Интересны отношения с Кириллом, с отцом Патрикеем, обет молчания, данный Рублевым. Сюжетные узлы намечены благоразумно и многообещающе»13. И все же: «Надо думать о сценариях более современных. И о современной теме для Тарковского надо думать сейчас, так как есть министерство, Главное управление, которые могут не согласиться с нашим решением делать картину на такую тему, как Андрей Рублев. Надо быть готовыми и иметь что-то в запасе»14.
И Н.В. Беляева уже предугадывала некоторые из будущих критических пунктов: «Сейчас создается впечатление, что народ тогда жил без радости, тяжело, замученный. Это не совсем верно, были свои радости, свои страдания. Народ духом был силен, иначе он не выдержал бы татарское иго, не сумел бы от него освободиться. В этом должно быть соблюдено хорошее соотношение»15.
Высказался и сам Тарковский:
«Мы хотим это сделать проблематично, интересно. Я не согласен с тем, что не надо никакой модернизации. Под модернизацией я понимаю осовременивание художника. Нас интересует русское возрождение, рост русского самосознания. Мы хотим показать связь художника с народом, соответствие характера художника с характером народа. Характер Рублева — средоточие национальных черт.
Я хотел бы, чтобы люди говорили нормальным, современным языком.
Пока то, что мы дали, — это план. Большое значение мы придадим поэтическому решению темы.
Идея фильма — народ и художник, русское возрождение, русский характер, русский художник.
Мы хотим картину делать черно-белую, широкоформатную, а последнюю часть хотим делать цветной»16.
Вместо этого авторам предложили давать вместо одной цветной части с иконами в конце — цветные вставки соответствующих икон после тех эпизодов, в которых показывается их создание или вдохновение для них.
Заявку все же одобрили, хотя В. Катинов спустя месяц написал и отдельную рецензию на «либретто» — вернее, «еще не либретто, ибо увиденные авторами детали биографии Рублева не сложены еще в завершенный сюжет. Это, скорее всего, первоначальные раздумья авторов, их первое прикосновение к столь отдаленной от нас трудной судьбе гениального художника». Он еще раз задал вопрос, который в той или иной форме будет преследовать сценарий в течение следующих двух лет, задерживая его запуск в производство: «Следует ли молодому режиссеру Тарковскому, давшему лишь один фильм «Иваново детство», сразу же уходить в глубь веков, да еще на основе собственного сценария. Не лучше ли ему мобилизовать свой молодой режиссерский темперамент на изображение людей нашего горячего времени?»17.
Не лучше — потому что молодые соавторы загорелись темой: «Сценарий мы писали долго, упоенно, с полгода ушло только на изучение материала.
Читали книги по истории, по быту, по ремеслам Древней Руси, старались понять, какая тогда была жизнь, — все открывать приходилось с нуля. <…>
Знаете, что такое счастье? Это когда мы, окончив сценарий под названием «Андрей Рублев», сидим в комнате и лупим друг друга изо всех сил по голове увесистой пачкой листов — он меня, я его — и хохочем. До коликов. Чем не сумасшедший дом!»18.
