31 января 1960 года в газете «Московский комсомолец» был напечатан отрывок из сценария «Антарктида, далекая страна» — первое появление текста Андрея Тарковского в печати. В следующем номере был напечатан еще один отрывок.
Редакционное вступление гласило: «“Антарктида, далекая страна” — так называется сценарий, написанный студентами постановочного факультета Всесоюзного государственного института кинематографии А. Безуховым и А. Тарковским в соавторстве с О. Осетинским. Сценарий “Антарктида, далекая страна” — их первая серьезная работа, первый самостоятельный творческий шаг в кино»1.
Под псевдонимом А. Безухов скрывался Андрей (Андрон) Михалков-Кончаловский, который в это время выбирал ту фамилию, под которой будет работать в кино (в сценарии «Каток и скрипка» он будет подписан А. Михалковым). В 1956 году он поступил в новую мастерскую М.И. Ромма и познакомился с Тарковским, вероятно, в конце 1958 года, в период монтажа курсовой Тарковского и Гордона «Сегодня увольнения не будет». В поисках материала для их общего с Гордоном диплома Тарковский обратился и к новому знакомому, который вскоре станет его основным соавтором. Сама идея сценария, по всей видимости, принадлежала Олегу Осетинскому, который в это время учился на Высших сценарно-режиссерских курсах.
«Как-то весной 1959 года Андрей объявил, что мы идем к Михалковым, у Андрона для нашего диплома есть сценарий. <…> Раздался звонок. Андрон вышел и вернулся с Олегом Осетинским, автором сценария, яркой и резкой личностью. В свои двадцать три — двадцать четыре года он был абсолютно убежден в собственной гениальности, что обычно раздражает окружающих. Осетинский фанатично любил кино и хорошо чувствовал все новое и интересное. <…> Осетинский работал над этим сценарием вместе с Андроном»2. Впрочем, и Кончаловский позже признавал, что у Осетинского был «невыносимый характер». Сценарий давался соавторам нелегко.
«Это была история антарктической экспедиции, тема предательства, измены долгу…»3. Сценарий был пронизан пафосом наподобие «Неотправленного письма» режиссера Михаила Калатозова и оператора Сергея Урусевского (с которым был лично знаком Осетинский), и вбирал в себя также и опыт Тарковского в геологической экспедиции «Нигризолота» перед поступлением во ВГИК.
Как вспоминал Андрей Кончаловский: «…Мы обожали Калатозова, он был для нас отрицанием Пырьева, отрицанием соцреализма, фанеры, как мы говорили. Когда на экране не стены, не лица, а все — крашеная фанера. Нам казалось, что мы знаем, как делать настоящее кино. Главная правда — в фактуре, чтобы было видно, что все подлинное — камень, песок, пот, трещины в стене. Не должно быть грима, штукатурки, скрывающей живую фактуру кожи. Костюмы должны быть неглаженые, нестираные. Мы не признавали голливудскую или, что было для нас то же, сталинскую эстетику. Ощущение было, что мир лежит у наших ног, нет преград, которые нам не под силу одолеть… <…> Было фантастическое чувство избытка сил, таланта…»4
«Коля продолжал: — Или взять растопить в Антарктиде весь лед и весь снег и построить парк культуры и отдыха… нет, лучше просто — отдыха. — И назвать твоим именем, — мрачно добавил Марков. — Парк отдыха имени Меня? Не возражаю. — Нельзя его растопить, Коля, — вмешался Леонов, — потому, что вода во всех морях и океанах поднимется и затопит часть суши. Затопит Ленинград, Нью-Йорк, затопит Амстердам, затопит Одессу… — Ну, тогда пусть все останется, как сейчас, по-старому»5.
«Романтизм и преодоление непреодолимого», — так позже охарактеризовал интонации сценария Александр Гордон: «Антарктида в то время активно осваивалась экспедициями многих стран мира, в том числе и советской. В этом смысле сценарий опирался на реальную действительность. Подражая Урусевскому, Осетинский создал сильное магнитное поле героизма, смешанного с натурализмом, и немыслимых, взвинченных страстей. А уж как снимать этот фильм, было вообще непредставимо — зима, пятидесятиградусные морозы, полярная ночь.
И, несмотря на очевидную авантюрность замысла, оба Андрея (Андрона называли и Андреем) с увлечением отнеслись к этой душу леденящей истории. Придумывали детали, проигрывали сцены, отчаянно фантазировали. Мысленно мы были в полярной ночи — обмороженные, обессилевшие, на пределе человеческих возможностей. Разгоряченные своими фантазиями, проходили в прохладную кухню — на улице необычно ранняя для весны жара — и поедали клубнику с Центрального рынка, купленную, видимо, на всю семью.
Наконец сценарий усилиями Осетинского и двух Андреев был готов. Мне в этой компании «трех гениев» досталась лишь роль смиренного свидетеля, тихого поедателя михалковской клубники»6.
Мастер и Тарковского, и Кончаловского М. Ромм поспособствовал передаче сценария на «Ленфильм», но руководитель объединения Григорий Козинцев — один из зачинателей советского кино, авангардист 1920-х годов — идею не поддержал. «Он прочитал и сказал: “Молодые люди, тут нет никакой драматургии, никакого действия — все стоит. Слабый сценарий”»7. Соавторы расстроились и разозлились: «Как серпом резанул. Мы отошли с Тарковским в сторону, закурили. “Ну, Коза! Ничего не понял”… Мы были полны обиды и, конечно, презрения к нему. Почему же нет действия?! У нас и трактора ехали по ледяным пространствам, и события перебрасывались из Москвы на Антарктический континент, и всякая прочая всячина, а он говорит: “Нет действия!”. Что он имел в виду, мы не поняли, и решили, что он сам ничего не понял…»8. Несмотря на это разочарование, в конце 1960-х, когда Козинцев активно боролся за выпуск на экран «Андрея Рублева», у них с Тарковским завязалась дружеская переписка, в одном из писем Тарковский даже назвал Козинцева «мой единственный и верный покровитель».
«Постановка «Антарктиды» не состоялась, но художественные находки, такие, как монтаж суровых антарктических будней с лирической мирной жизнью Москвы, пригодились потом и Андрею, и Андрону. Первый близкий пример — «Иваново детство», контраст между войной и снами Ивана. <…> С концом замысла «Антарктиды» наступили изменения в наших планах и взаимоотношениях. Я остался на «Ленфильме» в поисках сценария для диплома. Козинцев взял меня временно под крыло, нескольким писателям обещали заказ под мой диплом. <…> Когда я вернулся в Москву, Андрей и Андрон уже написали сценарий «Катка и скрипки», Андрей готовился к съемкам. Наш творческий союз распался»9.
В 1966 году, в период завершения «Андрея Рублева», Тарковский и Кончаловский вернулись к литературному сценарию фильма и сдали его на «Мосфильм»:
«…Ложится поперек экрана выброшенная ротационной машиной газетная полоса с жирным заголовком: — АНТАРКТИДА ПРИНИМАЕТ СОВЕТСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ! А поверх него ложатся все новые и новые заголовки наших и зарубежных газет и журналов с сообщением о начале Международного Геофизического года. Под бодрый голос диктора сменяют друг друга в быстром темпе фотографии из газет и кадры хроники. Вы, читатель, уже не раз видели подобный художественный прием в журнале кинохроники, когда речь заходила о событии мирового значения, но не расстраивайтесь — ибо наш фильм и начинается именно с журнала, который демонстрировался в начале 1956 года, когда только начинался штурм шестого континента. У ледяного обрыва стоит огромный корабль. Вокруг суетятся люди, двигаются груженые краны. По снежному берегу ползут трактора: Диктор: — У ЛЕДЯНОГО ПРИЧАЛА ПОСЕЛКА «МИРНЫЙ» ЗАКАНЧИВАЕТ РАЗГРУЗОЧНЫЕ РАБОТЫ ДИЗЕЛЬ-ЭЛЕКТРОХОД «ОБЬ». СКОРО КОНЕЦ НАВИГАЦИИ. СКОРО ОБРАТНЫЙ ПУТЬ. НА РОДИНУ! ИЗ ОСНОВНОЙ АНТАРКТИЧЕСКОЙ БАЗЫ «МИРНЫЙ» ВГЛУБЬ НЕИССЛЕДОВАННЫХ РАЙОНОВ АНТАРКТИДЫ НАПРАВЛЯЕТСЯ ЭКСПЕДИЦИЯ САННО-ТРАКТОРНОГО ПОЕЗДА, КОТОРАЯ ДОЛЖНА ОСНОВАТЬ В ГЛУБИНЕ МАТЕРИКА ВНУТРИКОНТИНЕНТАЛЬНУЮ СТАНЦИЮ… Снятые с самолета кадры дергаются и дрожат. По сверкающей поверхности мчатся крылатые тени. Самолет пронесся над снегом, от его брюха отделился черный предмет и исчез в облачке снежной пыли. Когда оно рассеялось, можно разглядеть металлическую бочку. — ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ ДЛЯ ЗИМОВКИ И ОТКРЫТИЯ СТАНЦИИ СБРОШЕНО С САМОЛЕТОВ НА МЕСТЕ БУДУЩЕЙ СТАНЦИИ. К ЭТОМУ МЕСТУ И НАПРАВЛЯЕТСЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ИЗ СЕМИ ЧЕЛОВЕК, ВОЗГЛАВЛЯЕМАЯ ДОКТОРОМ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАУК, АРСЕНИЕМ ИВАНОВИЧЕМ ЛЕОНОВЫМ… С экрана прямо в объектив смотрит седой, поджарый человек с загорелым лицом. Смотрит насмешливо и говорит что-то… …В следующем кадре запечатлен момент прощания в «Мирном» — семь человек стоят в шеренге и флаг трепещет над балком — так, по-сибирски называются на зимовках домики на санях, прицепленные к трактору. Вокруг отъезжающих собралась большая толпа зимовщиков. Говорит что-то плотный высокий человек, размахивая рукой, верно, что-то напутственное говорит… — ПОЖЕЛАЕМ ОТВАЖНЫМ ПИОНЕРАМ АНТАРКТИКИ СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, НОВЫХ УСПЕХОВ В ЗАВОЕВАНИИ БЕЛОГО МАТЕРИКА…»10
Однако и в этот раз сценарий не был поставлен.
Комментарий Д.А. Салынского
Неизвестный режиссер — Тарковский-два.
Замысел «Антарктиды» интересен, помимо всего прочего, характерным для последующего творчества Тарковского мотивом борьбы героя-одиночки с тяжелыми обстоятельствами и необычной для него темой холода, льда, никогда более не повторявшейся в его фильмах, более ориентированных на огонь.
Тарковский не снял по своим или написанным в соавторстве сценариям «Антарктиду», «Ариэль» («Светлый ветер»), «Гофманиану», телесериал по «Идиоту» Достоевского и фильм о Достоевском, антропосфский фильм по Рудольфу Штайнеру с немецким режиссером Александром Клюге, динамичный истерн «Сардар»… Не поставил «Позднюю любовь» А.Н. Островского и ряд других спектаклей и фильмов. Список невоплощенных его идей очень велик. Все эти замыслы составляют то, что имеет смысл назвать «Тарковский-два», то есть «другой Тарковский».
Все они отличаются более открытым, динамичным действием и напряженной драматургией, странными героями, необычными локациями, исторической фактурой.
Принято считать, что Тарковский всю жизнь ставил как бы один длинный фильм, состоящий из нескольких вариантов решения одних и тех же творческих проблем, так похожи его фильмы проблематикой и образным решением.
Но реально снятые им фильмы — это «Тарковский-один», а «Тарковский-два» —это совсем иное кино. Какое? Об этом мы можем только догадываться.
В дальнейшем на нашем сайте мы расскажем еще о нескольких несостоявшихся проектах Тарковского, но важно сейчас, в связи с первым из них, «Антарктидой», заявить о существовании «другого Тарковского».
