В августе 1957 года Андрей Тарковский писал своему сокурснику Александру Гордону: «Я просто-таки болен — ищу материал для курсовой и, естественно, не нахожу. Прочел сборник рассказов 1951-1952 гг. издания «Сов. писатель» 1954 года <…> Ну такая мура! Ну ничего, буквально ничего. Ложный психологизм. Ложный, т.к. нет за ним ни социальных, ни верных человеческих отношений. Такая ложь! И не выдумка, а просто ложь, фальшь»1.
Поиски продолжались в течение учебного года. Наконец, как вспоминал Гордон: «В марте 1958 года в нашей мастерской собрались мастера и студенты — для важного разговора о предстоящих курсовых работах. <…> С темами курсовых у нас было плохо: вроде их и много, а конкретного ничего нет. Существовало два типа тем или идей: одна — советская, героическая, другая — непонятно какая. Всем подспудно мерещилось что-то неопределенное, но непременно гениальное. В конце обсуждения руководитель мастерской Михаил Ромм упомянул об очерке Аркадия Сахнина в «Комсомольской правде»: “Прочтите, подумайте”»2.
Очерк «Эхо войны» был опубликован в декабре предыдущего года: «Ровно за три недели до сороковой годовщины Октября по Кировскому району Курска разнеслась весть: у железнодорожного переезда, близ ворот гипсового завода, кто-то заложил мину и снаряд. Об этом заговорили все, будто новость передавалась не из уст в уста, а откуда-то сверху обрушилась на весь район.
Вездесущие и всезнающие мальчишки авторитетно утверждали, что найден не один, а десять снарядов, и даже не десять, а пятьдесят три. Перебивая друг друга, они рассказывали, как в сторону завода одна за другой пронеслись зеленые машины военного коменданта Бугаева и срочно прибывшего в Курск полковника Диасамидзе, как вслед за ними промелькнула «победа» секретаря райкома партии Григоржевича, в которой находился и председатель райисполкома Нагорный, как, обгоняя их, промчались председатель горсовета Хомечук и еще какие-то люди.
На дорогах близ завода появились усиленные наряды милиции и комендантский патруль. Всякое движение через переезд было запрещено. К вечеру запретная зона расширилась: уже не разрешали ходить и ездить по одной из прилегающих к заводу улиц.
Руководители района видели, что надо успокоить население, но сделать этого не могли: нависшая опасность далеко превосходила даже фантазию мальчишек»3.
Александр Гордон вспоминал: «Из всего курса, кажется, только мы с Андреем заинтересовались этим очерком. <…> Мне очерк в качестве основы будущего сценария понравился. Но <…> я сильно сомневался, что эстет Тарковский возьмется за эту довольно банальную, дежурную тему. К моему удивлению, он — правда, скептически хмыкнув, — сказал: “Да, Саша, давай сделаем!”.
И тут мы задумались. Что такое героизм в мирное время? Что это такое в художественном отношении?»4.
Гордону казалось, что в их сюжете «все правильно и хорошо <…> да скучно, характеров нет, все одинаковые, все положительные». Тарковский возражал: «Из этого всего можно выжать много неожиданного, понимаешь?». Но главное, по мнению Гордона, «ему, как и мне, не терпится овладеть профессией, поскорее опробовать свои силы, заглянуть внутрь режиссерской кухни»5.
Сценарий писали сами, вместе со студенткой сценарного факультета Инной Маховой, вдохновлялись французскими фильмами. Поехав в Курск «для сбора материала», Гордон и Тарковский узнали, что там уже находятся сам автор очерка Аркадий Сахнин и режиссер «Ленфильма» Николай Розанцев, тоже пишущие сценарий по «Эху войны» (он вышел под названием «В твоих руках жизнь»Комментарий Д.А. Салынского в 1959 году). «От злости мы за неделю сколотили костяк сценария»6. Тарковский добавил туда новые сцены и героев —например, сюжетную линию с больницей, где, несмотря на эвакуацию всего города, должна состояться операция.
На роли саперов были взяты тогдашние дебютанты ВГИКовец Леонид Куравлев и студент театрального Щепкинского училища Станислав ЛюбшинКомментарий Д.А. Салынского. Главного героя, капитана Галича (названного, в отличие от реального капитана Горелика, в честь поэта и сценариста Александра Галича, отказавшегося писать для картины сценарий) внезапно согласился сыграть Олег БорисовКомментарий Д.А. Салынского: «Это было везение. Вот он, его герой, — не утонченный и романтический, а многослойный, хитроватый, совсем не красавец, но в полной мере наделенный обаянием Олег Борисов»7.
Самые подробные из сохранившихся документов о съемках — «теоретические части» дипломов операторов фильма Льва Бунина и Эрнста Яковлева, выпускавшихся с этим фильмом из ВГИКа.
«Необходимость сдачи картины к сорокалетнему юбилею ВЛКСМ и ограниченные средства, отпущенные на производство фильма, заставили группу до минимума сократить подготовительный, съемочный и монтажно-тонировочный периоды и работать с полным напряжением сил. Кроме того, производственные возможности учебной студии ВГИК поставили нас перед необходимостью начать съемку фильма с павильонных объектов, объем которых предполагался приблизительно как 25% ко всему метражу фильма, и снимать их пришлось в июле, оставив для натуры менее солнечные месяцы — август и сентябрь. Исходя из продолжительности съемочного периода и общего метража фильма, по плану мы вынуждены были снимать по 28–30 полезных метров в день в павильоне и на натуре без учета несъемочной погоды и тем самым поставлены в довольно жесткие производственные условия»8.
На подготовительный период этого среднеметражного фильма по календарному плану было отведено всего 6 дней (при этом сценарий предполагал около 40 натурных и павильонных объектов), однако операторы начали работать с режиссерами еще до утверждения сценария на редакционном совете ВГИК. Условия производства действительно оказывались приближены ко «взрослым». Так, во всем фильме предполагалось создать эффект солнечной погоды,
«Однако поздний выезд на натуру вынудил нас отказаться от первоначального решения из-за небольшого количества солнечных дней в сентябре и октябре. Первый день, в котором, по сценарию, происходят события, предшествующие началу разминирования, и утро второго дня, т.е. эвакуация жителей города, мы сняли в солнечную погоду. Постепенно ухудшается погода, и как раз в это время саперы начинают свою работу. К концу дня, с момента последнего рейса, снова выглядывает солнце, и финал фильма протекает при заходящем солнце. <…>
Некоторое время мы колебались, не решаясь снимать разминирование в пасмурную погоду, однако дальнейшая работа доказала целесообразность такого решения. Оно было производственно выгодно (мы практически снимали в любую погоду, исключая дождь) <…> Необходимо было лишь избрать наиболее выгодные для такой погоды методы съемки: более смелое употребление крупного плана, точную работу со светом и композицией кадра, подбор выгодных фактур»9.
Чтобы сделать возможной съемку массовок, воинских подразделений и военной техники, Главное Политическое управление Советской армии и ЦК ВЛКСМ, курировавшие фильм, предложили натурные съемки провести на местах реальных событий, в Курске: «Главный объект фильма — яма — по первоначальному замыслу должен был находиться в довольно оживленном районе города и быть окруженным различным по своей фактуре фоном, потому что большой полезный метраж этого объекта (свыше 500 метров) предполагал огромное количество точек в самых различных направлениях. Было выбрано несколько мест для этого объекта, но ни одно из них полностью не устраивало нас, ибо каждое из них имело неинтересный фон по нескольким направлениям. Окончательно объект «яма» был выбран после приезда всей группы в Курск, после чего художником С. Петерсоном была произведена по договоренности с режиссерами и нами достройка детской площадки, которая несла определенную смысловую нагрузку и, кроме того, ориентировала зрителя на объекте, и забора, отделявшего детскую площадку от новостройки. <…>
Выбор остальных крупных натурных объектов: больничного двора, улиц города, шоссе, холма — не вызывал у нас особых затруднений. Строящийся город в обилии доставил нам материал, вполне устраивающий нас как эстетически, так и производственно»10.
Поскольку фильм делался киностудией ВГИК совместно с Центральной студией телевидения, творческой группой было задумано максимально задействовать крупные планы актеров: «В эпизод «Работа» входит крупный план Галича. Своими средствами мы должны были здесь подчеркнуть напряженность обстановки во время разминирования. Динамичное, снятое в остром ракурсе лицо актера, мокрое от пота, и в сочетании с ним заваливающееся здание на фоне создает композиционную неуравновешенность, как нельзя более подходящую для данного случая»11.
На фильме Тарковский и Гордон познавали механику кинопроизводства и то, как она влияет на эстетику снимающегося фильма. Первым объектом (съемки были начаты в павильоне) была декорация «Операционная», построенная в павильоне на основе пространства курской больницы: «Изобразительное решение этого эпизода было продиктовано нам конкретной обстановкой реальной операционной. Специфика работы хирурга не допускает попадания в операционную прямого солнечного света, что заставляет располагать ее окнами на север; стены и пол обычно выкладываются белым кафелем. Хирургическая аппаратура, выкрашенная в белый цвет, никелированные инструменты, белая одежда медицинского персонала… Белое на белом при отсутствии направленного света, за исключением света хирургической бестеневой лампы «пантофос», дающей мягкое световой пятно, — таковы реальные световые условия операционной, существенным образом изменять которые мы не имели права, да и не стремились к этому.
При съемке общих планов мы учитывали возможность тонального слияния фигур актеров, одетых в белое, и белого фона. Поэтому белые медицинские халаты по нашей просьбе были выкрашены в желтый цвет, что создавало небольшую тональную разницу между фигурами актеров и фоном и уменьшало опасность пересветки бликов при использовании контрового света. Кроме того, эффект рассеянного света, создававшийся в декорации главным образом приборами направленного света, обязывал нас следить за тем, чтобы не было лишних теней, неизбежных в этом случае. На крупных планах главное внимание приходилось уделять тщательной световой обработке глаз актера, ибо лицо было закрыто марлевой маской»12.
Фильм был закончен к концу 1958 года, хорошо принят во ВГИКе и в начале 1959 г. показан по телевидению. Лишь будущий соавтор Тарковского Андрей Кончаловский остался фильмом не впечатлен: «У него во ВГИКе были слабые работы. Я обратил на него внимание, когда он монтировал экскаваторы под музыку Гленна Миллера. Я шел по коридору, услышал из монтажной музыку и подумал: “Кто это там американские мелодии ставит?”. Захожу и вижу: сидит лохматый парень, а по экрану ползут экскаваторы. Думаю: “Что за бред?!”. <…> Таково мое первое воспоминание о Тарковском»13.
Комментарий Д.А. Салынского
…Итак, город замер, от любого колебания может сдетонировать взрывчатка, и только в больнице продолжается срочная операция на сердце.
Суровые сцены молчаливой эвакуации кварталов вблизи зоны раскопок относится к лучшим эпизодам советского кино тех лет, а медленная перевозка грозящих взорваться снарядов напоминает французские триллеры. Молодые режиссеры внимательно смотрели «Плату за страх» Анри-Жоржа Клузо (1952), где в главной роли царил Ив Монтан, его визит с Симоной Синьоре в Москву за год до того произвел фурор, вся Москва пела «Как я люблю в вечерний час кольцо Больших бульваров обойти хотя бы раз!».
Некоторые совпадения выглядят почти фантастично, трудно отказаться от мысли, что на успех фильма повлияло биополе директора картины Александра Яковлевича Котошева, ведь он был директором на «Броненосце “Потемкин”». Впрочем, и отец одного из сорежиссеров Виталий Гордон тоже работал на «Мосфильме», именно он доставлял вагонами глыбы нафталина для сцены Ледового побоища в «Александре Невском» (потом он погиб на войне).
